Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

— Наверное… — И правда же, интересно: и как, и какой. Но совсем неинтересно, что им зашифровано. — А рассказать при необходимости мне посоветовали все, что я знаю, но что я знаю — то и рассказал. Факты. Ведь больше мне ничего и не известно.

— Хорошо. Вы, будьте уж так добры, составьте мне потом отдельный список. Все книги и все заказы — я посмотрел, но ведь я у вас могу не разобраться и пропустить. — И даже предупреждать не станет, что лгать — рискованно. — А сейчас скажите — ведь наверняка есть вещи, о которых вы не знали, но догадывались. Маленький торговец пожимает плечами, поднимая их едва ли не до ушей. Смотрит на красивые резные, расписные, эмалированные, перламутром инкрустированные сундуки вдоль стен. На одном лежит толстая книга в обложке из тисненой рыжей кожи, заложенная — бывает же, — длинным лавровым листом. С тех пор, как книги стали печатать, а не переписывать от руки, люди утратили уважение к вместилищу знаний. То веток между страниц насуют, то цветов каких-нибудь.

— Вы понимаете ли, благородный господин, по интересам синьора Петруччи нельзя было предположить… — Абрамо ловит себя на мысли, что говорит о сиенце, как о покойнике. Ну да вряд ли эти заинтересовались им для чего-то доброго. — Да кто взялся бы угадать, что и почему его привлекает, чем он в следующий раз займется?

Ему ведь было интересно все, ну решительно все. Ну разве что военное дело меньше прочего — но и то, литье пушек, изготовление пороха, строительство укреплений… обо всем этом он читал. И о древних мифах, и о всяких странных животных, и о медицине, и о чернокнижии… обо всем.

— А писал?

— И писал обо всем. Если говорить о том, что я видел. И интересовался всем…

Благородный господин, ну вот как тут прикажете догадываться? Вот недавно было… Сначала, например, синьор Петруччи платит мне — и неплохо платит, чтобы я через общину и дальнюю родню, что торгует зерном, узнал, в какие годы товар на северных ярмарках, не наших, северных совсем, особо страдал от спорыньи. Я узнаю. Потом о тех же сведениях спрашивает доктор Пинтор — и едва целовать меня не лезет, когда я отдаю ему копию, о деньгах уж не говоря. А два месяца назад получаю письмо — где у меня половина северной родни и знакомых родни требует объяснить, во что это я влез, потому что всех, кто торгует зерном на севере Аурелии, обязали представить данные о том же самом… приказом коннетабля. О чем я тут могу догадаться — разве что о том, что все это не моего ума дело. Между фальшивой стенкой и настоящей — довольно узкий промежуток, можно сидеть, но даже потянуться, не рискуя проломить перегородку, не выйдет. Впрочем, герцог Беневентский привык не двигаться подолгу, если того требует дело. Если ему интересно, это даже легко: дело поглощает целиком. Сейчас ему более чем интересно — так, что кажется, что сведений, журчащих голосом маленького лохматого и бородатого иудея, мало. Их много, на самом деле, но хочется еще. Как ледяной воды после долгой скачки. На этот раз не мозаика складывается, а потихоньку распутывается развесистая паутина, которой оказался оплетен весь город.

Да что там город — если уж тем странным зерном заинтересовался Валуа-Ангулем, коннетабль Аурелии, так возможно, что и весь континент. «Да ничего там нет странного, — отзывается в голове, — Я, кажется, понял. Подожди, дослушаем и я объясню». Хорошо.

Когда герцог говорил со своим незадачливым зятем, он был уверен, что Петруччи — тот самый «свидетель убийства», о котором ему поведал король Галлии, и, конечно же, человек Тидрека. После того, как Мигель — потратив на это три дня — выяснил, только приблизительно, заметим, у кого из владетельных и влиятельных особ полуострова Бартоломео Петруччи бывал и гостил, кому оказывал жизненно важные услуги… после этого список вырос и теперь не включал разве что собственную семью сиенца, с которой он решительным образом не поддерживал никаких связей, даже тайных, да кровников этой семьи, которых в Бартоломео да Сиена интересовала только фамилия. Сама семья Корво, как выяснилось, должна была синьору Петруччи не только за жизнь Марио Орсини. Еще и за одного из Монкада, еще и… тут впору было хвататься за голову или беспомощно разводить руками — сестре герцога, смертно боявшейся повторного выкидыша, вездесущий «универсальный человек», как вполне всерьез назвал его один из солидных профессоров теологии, посоветовал некие травы, самые вроде бы обычные — шалфей и авраамово дерево, — после чего та вполне успешно родила сына. Герцогу казалось, что покинувший Рому — покинувший ради визита к Варано, как удалось узнать, — синьор удивительно схож с наполовину выбитым зубом. И кровоточит, наполняя рот мерзким медным привкусом, и скрипит, и шатается… надо бы выдернуть, но как-то неохота.

А теперь вот, извольте быть счастливы. Книжная лавка. Гнездо для сборки меда. Одинаковые печатные книги… тут и без Гая все ясней ясного. Страница, строка, слово. Или страница, строка, слово, буква. А лучше вперемешку, договорившись заранее. Такой шифр не разберет ни один книжник — ну перехватят послание или голубя, все равно ничего же не поймут до Второго Пришествия, когда все тайное станет явным. И не догадаются, что делать — потому что Священное Писание могут еще попробовать, а вот искать какой-нибудь дурацкий миракль на аурелианском или очередную проповедь о пользе добрых нравов, отпечатанную в Венеции в прошлом году, в голову не придет. Простой такой способ. Такой же простой, как идея сделать в уже раненом человеке еще одну дыру, чтобы выпустить лишний воздух из легкого. Синьор Петруччи был везде. Советовал, помогал, делился идеями и рецептами, лечил, заботился о бедных, получал письма со всей Европы и Африки, а временами и из Азии. От ученых, инженеров, философов, теологов, отцов Церкви и еретиков…

— И с кем из них он состоит в переписке?

— Со всеми.

— А городские больницы для бедных?

— Все три. И больница Святого Фомы. К лазаристам его просто не пустили.

— Как часто он там появляется?

— Не реже раза в неделю, обычно — чаще. Лечит, иногда приводит знакомых врачей. Иногда — знакомых небедных людей, чтобы дали денег.

— Кого? Это всегда оказывался неправильный вопрос — «кому», «кого», «с кем». Уважаемых людей Города не пугали, напротив, якобы собирали рекомендации, чтобы довериться почтенному ученому синьору, и они были откровенны. Так, что получалась какая-то новая грамматика: кому — всем, с кем